ХВБ+ПВ, 58 - 13 августа 2010 10:08

[I][B]2008г., 1929г.[/B][/I]

Домовушка сидит в новом дому на новом крыльце печальная: разложила перед собой чашечки-черепочки, маленькие флакончики, сплетённые из травы, ложечки, выточенные из щепок, перетирает, отчищает на июньском первом солнышке и вспоминает.

Вспоминает, как готовилась-суетилась, когда Пасецник к чаю прийти обещался, как подбирала кусочки свежих калиток, да воровала ягоды из варенья, как уголок свой от паутинок очищала (сама Домовушка считает, что старая пыльная паутина - лучшее украшение дома, а вот милый друг грязи не выносит, и сам всегда такой чистый, розовый и блестящий, что ей порой за свои серые одёжки стыдно становится). Наконец, всё расставлено, волосы приглажены, маслом для блеску смазаны, юбчонка расправлена, сама сидит в углу за вязанием, будто и не замечает ничего вокруг, а уж слышит размеренные знакомые шаги - дивно ей, что он из маленького народа, а шмыгать и таиться не приучен -, потом и ровное дыхание, а потом и знакомое:

- Здравствуй, кудрявая, заждалась небось?
- Да вот ещё! Делов у меня что ли нет других?

А потом чай и беседа обстоятельная, приятная и тягучая, как золотистый одуванчиковый мёд, который Домовушка любит больше всего.

- Вчера с хозяйном ульи переносили. Два-от погибло за зиму: мыши забрались и мёд поели.
Пчёлы летают сонные пока, разговаривать с ними никакой возможности, на все вопросы только "мёрж-ж-ж-нем" отвечают.
- А у нас тоже мыши безобразничают, - торопится вставить она слово, - смётану да масло воруют. Мешок гороху спортили, да муки мешок. Уже даже ситом не спасёшь - запах негодящщой. И на верёвке подвесить мало помогает: бегают они по верёвкам больно споро. Хозяйка в таз воды нальёт ледяной, в центре кринку плавать пускает, а в ней масло, и то достают.
- То масло, - степенно говорит Пасецник, дыхание отгоняя чаинки от края блюдца, - а то пчёлы. Они-ить живые. Понимать надо.

Домовушка согласно кивает головой и придвигает ближе к гостю мисочку с ягодами из земляничного варенья.

Лет уж восемьдесят, как не видела его, с самой этой, коллективизации. Где-то он сейчас, друг милой? Встретятся ли ещё, побеседуют ли?

Вспоминает она ещё долгие спокойные вечера с Анфимовной под жужжание веретена да треск поленьев в печке. Вспоминает, как старуха, хитро сощурив глаза, откладывала мелкие кусочки сахару, отлетевшие при колотье, на маленькую мисочку и говорила:

- Домовушечка-душечка, приходи ко мне вечерять, чай-хлеб-сахар делить.

С Анфимовной можно было бы и не прятаться, она маленький народ уважала и занапрасно бы не обидела, да честь дороже - всё одно Домовушка таилась в тени и шмыгала по углам, как то ей издревле положено.

Вспоминает она и дым над байной, сладкий запах берёзовых поленьев, чуть угарный запах осиновых, как любила хозяйка. Расслабленных, довольных женщин с красными припухшими лицами, сидящих без сил на диване, пьющих холодный квас из кадушки и тихо вздыхающих, а потом, как сил прибавит, начинающих делиться новостями, услышанными в байне. И Домовушка тут же, в углу между диваном и стеноцкой притаилась, сидит, слушат - страсть как она любит всё новое, интересное, чтоб потом было о чём посплетницать с подружками.

А теперь что - житьё разве? В доме только мальчишки и бегают, прячься от них по углам, увёртывайся от их мячей, железяк и грязных носков, да вздрагивай от грохота, который по вечерам из неправильного телавизера доносится. Соседей мало, округ дома огород большой, работы много, а спокою никакого и беседы никакой. Вот выкроила минутку с пожитками разобраться, пока светлый июнь, да солнышко, да робяты в гости к дядьям на Пуксоозерье высланы. Качает грустно головой Домовушка, и бледно-голубые её глаза полнятся слезами, которые скатываются по вострому носику и теряются во мху.

- Эй, кудрявая! Чему опечалилась-от?

Чудится, небось.

- Эх ты, непутёвая, гляжу и приданого не нарОстила ишшо подходящего! Может, у тебя уже и чаю не припасено для старого знакомого?

Так и села Домовушка, прямо на всю посуду и села.

• 
• 
•