Андрей, 46 - 5 сентября 2008 02:15

взято у Аяз Шабутдинов(не мое)
- До метро «Ботанический сад».
- Сколько?
- Сто
- Садись.
«Ты уж извини, так получилось. Я очень хотела приехать пораньше,
сто раз уже собиралась, и в последний момент вдруг что-то, блин, шло
наперекосяк. Ты ж меня знаешь, у меня ж постоянно всё через .опу. То на
работу срочно дёрнут, то погода испортится. А ты ж помнишь, что для
меня погода – это важно. Помнишь, мы с тобой даже на свадьбу к Антону
не пошли, потому что я сказала, что в такую погоду женятся только
дураки и лузеры, а приходят на такую свадьбу только бабки-родственницы.
Им по.уй, лишь бы салатов пожрать. Ты ещё обиделся тогда, сказал, что
Антон твой друг, и что ты всё равно туда пойдёшь. Даже если без меня. И
что тебе тоже по.уй на погоду, ты не жених и не невеста. Я тогда
фыркнула, спиной к тебе повернулась, и ничего не ответила. Только
чувствовала: всё будет по-моему. Как всегда.
Ну и никуда ты не пошёл, само собой. Ты слишком меня любил, и слишком во всём потакал. А зря. Мне б тогда это понять…»
- Где высадить?
- Вот тут, у метро. Спасибо.
«Ботанический сад. Вон, ВДНХ отсюда видно. Колесо обозрения. Ужасно
боюсь высоты, и ты всегда это знал. Какого хрена, спрашивается, ты
потащил меня на это колесо? А один там покататься не мог? Я ж
предупреждала, я ж просила… Ну, и чего ты добился? Истерика на два
часа, поллитра коньяка, и моя пьяная тушка в прихожей. Кстати, я теперь
стресс алкоголем больше не снимаю. Я его переживаю – и всё. Нет, колесо
тут не причём, это я так, к слову…»
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция «ВДНХ»
«Ну вот, тронулись. Через час-полтора буду у тебя. О чём я
говорила? А, стресс. Знаешь, после той ночи я поняла что такое стресс.
Слово-то какое мудовое, блин. Стресс. Нет, это не стресс. Стресс – это
когда ты пашешь три месяца на дядю, залез в долги по колено, потому что
зарплату обещают выплатить «вот-вот, не сегодня-завтра», ты уже должен
всем и каждому, друзья звонят только ради того, чтоб узнать когда ты им
бабло вернёшь, и вот приходишь ты к дяде за своей зарплатой, а тебе
дают три тысячи рублей, и с улыбкой показывают твой трудовой договор.
Где чёрным по белому написано, что ты согласен тут кана.биться по
двенадцать часов в день, без выходных, за тыщу рублей в месяц. И ниже –
твоя подпись.
Вот это да, стресс. Стрессявый такой. Башка тут же становится как
у гидроцефала. Прям на глазах раздувается. Потому что ты очень быстро
понимаешь, что ты в .опе, и с этим срочно нужно что-то делать. И вот ты
приходишь домой, достаёшь из холодильника бутылку водки, и это
единственное, что у тебя там лежит, наливаешь в кружку воды из-под
крана, и начинаешь поочерёдно прикладываться то к бутылке, то к кружке…
А потом тебя мучительно тошнит, и хочется плакать. И плачешь ведь.
Плачешь, плачешь… И засыпаешь в одежде, на кухонном диване. А утром
встаёшь, и идёшь искать новую работу. А так же звонить друзьям, и
просить их подождать ещё месяц.
Всё решаемо, видишь? Вот только той ночью уже ничего нельзя было
изменить. Ничего. Пей-не пей, плачь-не плачь. Хотя, в общём-то и
плакать не хотелось. И пить не хотелось.
И дышать, и жить…»
- Станция метро «Тёплый стан». Следующая станция – «Ясенево».
«Упс. Чуть не проехала. Но успела, успела. Паршивый район, кстати.
Занесло тебя, родного, в Большие Пердя. На хромых собаках быстрее
доедешь. Кстати, вот тебе ещё одна причина, почему я сюда приезжаю раз
в сто лет. Расстояние. На метро - два с половиной часа. На машине
почему-то три. А если ещё и погода плохая… Ты ж меня не первый год
знаешь, ты поймёшь. Я и сегодня ехать не хотела, если честно. Вчера
сижу себе такая, и думаю: вот если завтра будет хорошая погода –
съезжу. Если нет – то в другой раз. И где-то там, в глубине души,
сильно-сильно надеюсь, что завтра будет дождь… И фигу. Нет дождя. Ну,
думаю, это знак. Надо ехать. Никому звонить не стала. Антона не
позвала. Алексу не позвонила. Да они и сами-то уж полгода мне не
звонят. Глупо же я выглядела бы, если б позвонила им, а мне ответили:
«Знаешь, вот как раз завтра я очень занят. И послезавтра тоже. А
послепослезавтра я в командировку уезжаю. На месяц. А потом, конечно,
обязательно тебе позвоню» И ведь понятно сразу, что времени у них нет.
И желания. Зачем навязываться? И, с другой стороны, зачем нам с тобой
свидетели? Поговорим с глазу на глаз. Мне есть что тебе сказать. И
лишние уши тут не нужны»
- Девушка, такси?
- Возможно. До Ракиток сколько?
- Пятьсот.
- За пятьсот я прям отсюда щас в тундру уеду. На лимузине. Триста.
- Вай, девушка… Ну, что такое триста, а?
- Триста – это три вот таких бумажки. Или вообще ничего. Не борзей. Я частника за сто пятьдесят щас поймаю.
- Такая красивая девушка, и такая жадная… Муж, наверное, мало зарабатывает?
- Так. До свидания.
- Вай, ты куда? Садись, говорю! За триста поеду. Красивая же.
«Красивая… Все у них красивые, если деньги платят. Знаешь, что
вспомнила? Девяносто четвёртый год, и вьетнамское общежитие на
Огородном проезде. Вьетнамцы там и жили, и торговали. Сколько мне тогда
было? Четырнадцать? Пятнадцать? Помню, юбку у них там покупала. Модную.
«Резинка» называлась. Почему-то купила сиреневую, хотя нужна была
чёрная. А всё потому, что я сиреневую эту напялила, так, для смеха, а
мне беременная вьетнамка улыбается, и говорит: «Карашо, карашо!
Красиво! Модно! Бери» Ну, я и взяла… Потом уж поняла, что «красиво»,
«карашо» и «бери» - это единственные русские слова, которые они, гады
такие, выучили. А я-то поверила. Да ещё и беременной… А теперь уже не
верю. Никому не верю.
И тебе тоже. Ты же мне обещал, что всё будет хорошо. Что у нас всё всерьёз и надолго. Что у нас всё впереди.
А впереди у меня эти е.учие Ракитки…»

• 
• 
•