Цезарь, 41 - 9 октября 2012 14:19

С тех пор мы виделись с Аленой всего один раз. Это было уже перед самым отъездом, в последний мой американский вечер. Я пришел слегка пьяненький с бутылкой водки «Smirnoff», банкой соленых огурцов и петлёй краковской колбасы. Мне пришло в голову поблагодарить людей, с помощью которых я год прожил в этой стране, многое увидел, узнал, испытал. Настроение было благодушное. Не хотелось вспоминать ни о чем плохом. Аэрофлотовский самолет уже, наверняка, летел за мной над Атлантикой. И это примирялоо меня с дисгармонией окружающего мира окончательно и бесповоротно.
Дверь открыл дядя Валик — Лёлин отец. Приложив палец к губам, жестами пригласил на кухню. Вышла Алена c косметическим набором в руке. Она готовилась к очередному вечернему променаду. Мать Алены – тетя Люда, — не вставая с постели, из другой комнаты осведомилась, кто пришел. Дядя Валик проблеял:
- Борик пришел, он завтра уезжает. Хочет поблагодарить, вот бутылку принес. Выйдешь?
- Нечего тут пьянки устраивать. Идите на улицу отъезд отмечать! — донеслось как из могилы.
Я все же решил, что стоит попрощаться самолично. Зашел в темную спальню. Пытался говорить витиевато и с пафосом. Тетя Люда торчала взъерошенной головой из-под одеяла, нелепо уперев ее о ладонь. Чувствовалось, что моя благодарственная речь ей в тягость, и она ждет скорейшего её окончания. Скомкав монолог, я попятился назад к кухне. Мне кажется, что, уходя, мне даже удавалось слегка, в такт походке, кланяться своей благодетельнице.
С Аленой сдержанно обнялись. Я натянуто улыбнулся, мы попрощались. Дядя Валик утробно взирал на водку с колбасой.
Благородный «Smirnoff» был приговорен в тесном пространстве дядиваликовского Бьюика. Колбаса пачкала руки, огуречный рассол капал слезами последней встречи на брюки. Говорить было не о чем. Так широко начинающаяся акция по перетягиванию дружественного семейства в благодатную заокеанию, скомкалась до нелепого молчаливого употребления алкоголя в салоне десятилетнего автомобиля с протертыми велюровыми сиденьями.
Дядя Валик, покачиваясь, побрел домой. Его силуэт в ночи напоминал силуэт переевшего волка из хорошего советского мультфильма «Жил-был пёс».
Тетя Люда, наверняка, уже давно спала и видела сны о том, как ее берут помощником бухгалтера в муниципальную контору.
Леля собиралась в очередное рандеву по ночному Бруклину.
Эти люди были еще так рядом и уже так бесконечно далеки. Ведь, это мой, а не их самолет славной советской марки «Ильюшин-86» уже приземлился у терминала «В» аэропорта имени Кеннеди, чтоб вынести меня из тесного пространства этого «Бьюика». Подальше от замшелых эмигрантских разговоров о цене помидоров в лавке « У Лёни», от смешного бахвальства профессора московского университета, раздающего в Манхэттене рекламные листовки за четыре доллара в час, доказывающего правильность выбранного пути, подальше от тошнотворной смеси одесского «суржика», идиша и вкраплений нью-йоркского английского. Я освобождал этот нелепый мир от себя, и себя от этого мира. Я, ей Богу, не нашел свободу в самой свободной стране...
Леля, все же, вышла замуж за Гургена. У них двое детей — гремучая смесь кровей. По возможности, часто и с удовольствием посещает убогий городок нашего детства. В компании одноклассников ничем особенным не отличается. Наверное, она не стала американкой, а осталась провинциалкой, переехавшей в Америку. И, все равно, спасибо ей, спасибо! Моей несбывшейся жене.