Таня Душевная, 64 - 2 августа 2012 09:44

[FONT=Optima][COLOR=red][SIZE=+2]Житейкая история

[FONT=Arial][COLOR=darkblue][SIZE=+1]Глава 6.

Упало солнце красное с небес,
Разбилось в кровь на просеке зелёной.
Шумел ветвями равнодушный лес,
Дрожал прозрачно воздух опалённый.
А дочка несмышлёная, смеясь,
Хватала капли алые руками,
Бежала кровь по пальчикам, струясь…
«Дочурка! Нет! Беги скорее к маме!»
Она звала, но лишь тяжёлый хрип
Из горла вырывался вместо крика…
И слышался высоких сосен скрип
И хохот мужа: «Это земляника!»
Её малышка убегала вдаль,
Смеялся муж безудержно и пьяно.
Наваливалась чёрная печаль,
И таял мир под клочьями тумана.
Назойливо пищал в мозгу комар,
Холсты пестрели яркими мазками,
И мёрзло сердце. И дыханья пар
Летел по небу вместе с облаками.
Смотрела чья-то морда свысока,
В халатах белых ангелы порхали,
И шорох голосов издалека:
«Ох, снова бредит… И опять – стихами…
Бьёт – значит, любит… Кто сейчас не пьёт…
Нос – ерунда, беда не в переломе:
Горячка – хуже… А мужик помрёт…
Она хоть бредит, а мужик-то – в коме…»
Помрёт… помрёт… И стоном – с высоты:
«Люблю тебя, люблю! Родная, где ты?!»
И шёпот – чей? – «Его убийца – ты-ы-ы-ы…»
Спасенье – в тьме, без звуков и без света.

«Бьёт – значит, любит?! Кто сейчас не пьёт?!» -
Один ярился, брызгая слюною,-
Всё оправдает адвокат-народ!
Ну, что молчишь? Поспорил бы со мною!
Малютка-то покорно чешет в рай!
А, может, в ад? Я умываю руки!»
« Эмоций-то, эмоций! Через край!
Зато теперь забыли мы о скуке.
Ты что, решил, её окончен бой?
Э, нет! Она не так проста, мой милый!
Она ещё поборется с судьбой –
Ей при рожденье Я отмерил силы!
Малютка наша непроста совсем!
Её горячка – это передышка.
Такой невыносимый груз проблем
Для слабой леди – это, знаешь, слишком!
И как ей жить, она решит без нас:
В бреду ль, во сне – нам к ней нельзя являться.
И Мне сдержать придётся трубный глас,
И ты не станешь перед ней кривляться.
Согласно закивал Один в ответ:
«Ты дело говоришь, я разве спорю…
У мужа с ней остаться - шансов нет.
Запьёт или повесится от горя.»
«Что за привычка забегать вперёд!
Оставь свои нелепые прогнозы.
Сейчас он стопроцентно не умрёт!
Иль против ты?» - спросил Другой с угрозой.
«Ага, конечно! Будешь против тут!» -
Один оскалил пасть в кривой усмешке.
«Ну, я пошёл! Меня людишки ждут,
Покорные мои, тупые пешки!»
На месте прокрутился и исчез,
За веками скрыв взгляд острее бритвы…
Задумчиво смотрел Другой с небес
И бормотал любимые молитвы.

Сознанье возвращалось тяжело.
Врывалась боль, сметая все препоны,
Жестокой жаждой губы запекло,
Его пугали собственные стоны.
И он не ощущал ни рук, ни ног,
И плакал не от боли, а от страха
И никого к себе позвать не мог,
Глаза открыть не мог… «Я горстка праха,
Песчинка, затерявшаяся там,
Где миллиарды ярких звёзд повисли…»
И предавался странным он мечтам,
И странные в мозгу бродили мысли.
Он видел свет из-под свинцовых век:
Холодный, синий, как луна далёкий,
И понимал: не прах он – человек,
Проваливаясь снова в сон глубокий.
Тревожен был его бездонный сон:
Сидели Двое, без лица и тела,
И перед ними был бессилен он,
Рыдая, к ним его душа летела.
И, как икона, вдруг – лицо жены,
Кровавой струйкой – слёзы ей на груди…
И чувство нестерпимое вины,
И облегченье: «Пусть счастливой будет!»
И, наконец, больничный запах – в нос,
И силуэт – расплывчато и зыбко.
«Очнулся, да?!» - восторженный вопрос,
И медсестры счастливая улыбка.

Опухшая от слёз, читала дочь
На кухне за столом тетрадку мамы.
Ещё одна в пустой квартире ночь…
Но миновал уже день страшный самый,
Взорвавший изнутри семьи мирок,
Казавшийся ей скучно-неизменным,
И выстоять который вдруг не смог
Перед лицом открывшейся измены.
Измены, да! А как ещё сказать?!
Нет, надо же! В её года – «налево»!...
Она рыдала и ругала мать,
Отца жалела и её жалела.
Какой-то низкопробный сериал:
«Рогатый» муж, дневник жены, угрозы…
Ох, только бы никто не умирал!
Иронию опять сменяли слёзы.
И вот, устав бесплодно горевать,
От слёз и беспокойства обессилев,
Открыла дочка мамину тетрадь.
Стихи её в плен болью захватили.
Скрывал летящий слог, изящный стиль
Душевной боли и мучений столько,
Что штормом должен был взметнуться штиль –
Нельзя быть вечно бессловесно-стойкой.
Читала дочь. С родной души покров
Срывался беспощадно, неизбежно.
И мамина запретная любовь
Уж не казалась ей такою грешной.
«А я сама? Без мужа, с животом.
Едва за двадцать – «нагуляла» пузо…
А мама - ни полслова мне о том,
Что мой ребёнок будет ей обузой.
Приспичило же мне сейчас рожать!
Как будто без ребёнка горя мало.
Но – не могу его уничтожать!
Меня моя так воспитала мама.
А я совсем не знаю свою мать…
Терпение за слабость принимая,
Привыкла от неё я брать и брать,
Взамен тепла ни капли не давая.
Её стихи… Она - большой поэт!
В них столько страсти, истинного чувства!
Работала, готовила обед,
А ночью уходила в храм искусства –
На эту кухню. И писала здесь,
Страдая от действительности грубой.
А я просила денег, пить и есть
И говорила с ней порой сквозь зубы.
И папа тоже… Сколько помню – пил,
Последние пять лет совсем запойный.
А может быть, он маму не любил,
А просто с ней удобно и спокойно?»
[/FONT][/COLOR][/SIZE][/FONT][/COLOR][/SIZE]

• 
• 
•